- Проклятая квартира! — повторила Ирина и повернулась к своему спутнику, все время
державшемуся в стороне. — Раз в жизни собралась пригласить к себе гостя, прекрасно
зная, что после десяти вечера здесь всегда сонное царство, — и вот вам, пожалуйста.
Очередной труп, остальные — в экстазе.
- Ира, прекрати! — одернула ее Лидия Эдуардовна. — Твоя бабушка погибла, а ты
говоришь такое, да еще при посторонних. Кстати, ты нас не познакомила...
- Ах, ну да, конечно! Цинизм здесь неуместен, необходимо проявить подобающую скорбь
и не забывать о хороших манерах. Лидия Эдуардовна, позвольте представить вам Никиту
Сергеевича Трубникова. Никита Сергеевич, это — ее сиятельство баронесса фон Кнорре.
Регина, позволь тебя познакомить... Да ну вас, в самом деле! Мне только интересно,
кто следующий?
Неожиданно вмешался Никита Сергеевич, мужчина лет сорока пяти, относящийся к тому
типу, который обычно называют «представительный». Или «вальяжный».
- Насколько я понял ситуацию — следующим может быть кто угодно. То есть любой,
кто встанет между этим загадочным старцем и буфетом.
- Старика милиция увела, — робко заметила я. В отличие от Ирины я видела, как
убили бабу Машу, и меня все еще била дрожь.
- Он вернется, — уверенно сказал Никита. — И вернется скоро, потому что предложит
властям долю от того, что находится в буфете. Они посчитают его ненормальным,
но все-таки проверят. И если ничего не найдут — упекут всерьез и надолго, а если
найдут, то отберут все, а он явится сюда выяснять отношения со всеми вами. Таков
примерный сценарий.
- Вы из органов? — спросила Лидия Эдуардовна.
Никита неопределенно хмыкнул:
- В данном случае это неважно. Считайте, что я — журналист. Тележурналист. А сейчас
покажите мне этот самый буфет.
Произведение мебельного дизайна прошлого века было сделано из красного дерева
и занимало едва ли не четверть комнаты и без того забитой. Двуспальная кровать
черного дерева, комод, два резных кресла и несметное количество всевозможных старинных
и старых вещей. Единственной современной вещью была кушетка за ширмой, на которой
спала Ирина, пока жила с бабушкой.
- Н-да, — крякнул Никита. — Лавка древностей. Для любителя — просто находка, но
милиция, слава Богу, пока в таких тонкостях не разбирается. Так что посмотрим
буфетик изнутри...
Никита возился полчаса, предварительно попросив у Ирины какой-нибудь тонкий и
острый нож. И наконец с возгласом «Эврика!» поддел какую-то балясину, украшавшую
верхнее отделение, и достал оттуда небольшой, с папиросную коробку, туго перевязанный
пакет.
- Прошу вас, сударыня, — протянул он его с полупоклоном Лидии Эдуардовне. — Если
сочтете нужным, разверните.
Та слегка пожала плечами и принялась разматывать бечевку, стягивавшую сверточек.
Под пожелтевшей и пропылившейся бумагой находилась еще более старая папиросная
коробка явно дореволюционного происхождения. А в этой небольшой жестянке лежали...
драгоценности: три золотых кольца — два обручальных и одно с небольшим блестящим
камешком, нитка жемчуга и сережки, судя по всему — бриллиантовые.
- Господи, что это? — ахнула Ирина.
- Скорее всего, драгоценности семьи Лоскутовых, те самые, которые старуха-профессорша
спрятала от обыска да не успела сказать дочерям — куда. Эту историю я знаю и от
Фроси, и от Маши, царствие им обеим небесное. А этот тип, значит, нашел. Но не
успел или не сумел сбыть — его арестовали...
- Прямо роман! — восхитился Никита. — Только давайте вот что сделаем сначала...
Он открыл верхний ящик комода, вынул оттуда какие-то дешевые побрякушки и сложил
в коробку из-под папирос. А потом чрезвычайно ловко запаковал сверток так, как
было. И положил его на прежнее место — в тайник. Мы с недоумением смотрели на
него.
- А теперь быстро уходим отсюда. Хоть на кухню. Если верить моей интуиции, гости
могут пожаловать с минуты на минуту.
- А драгоценности куда же? Они способны обыскать всю квартиру, — обеспокоилась
Лидия Эдуардовна.
- Вряд ли, — усомнился Никита. — Времена не те... Однако... Береженого, как говорится,
и Бог бережет. Пусть кто-нибудь из дам спрячет пока в... то есть, пардон, за корсаж!
Туда-то уж точно не полезут.
Лидия Эдуардовна так и поступила. Но потом почему-то раздумала и передала маленький
сверток мне:
- Спрячь ты, деточка, ты помоложе и в эту стародавнюю историю никаким боком не
замешана.
Ирина наблюдала за происходящим с какой-то неприязнью. Не без определенного, правда,
интереса.
- И только подумать, что именно эту квартиру описывал Булгаков!
- Где? — встрепенулся Никита.
- В «Собачьем сердце». Ну, пойдем наконец ко мне! Я устала, а тут еще эти вечные
детективы...
- Почему вечные? — не унимался Никита, но Ирина не ответила и пошла по коридору
к себе. Никите ничего не оставалось, как сделать общий полупоклон и отправиться
вслед за нею.
Пришли через два дня, но не с обыском, а как бы для беседы, — двое в штатском
с соответствующими удостоверениями. Дома были только мы с Лидией Эдуардовной.
Вежливые до приторности мужчины объяснили, что «поступило заявление» от находящегося
в данный момент под стражей гражданина Пименова о том, что он желает сдать государству
ценности, оставленные им в данной квартире. Тайник он указал, так что...
Лидия Эдуардовна только покачала головой:
- По-видимому, он, если и жил здесь, то до войны. Я в этой квартире с 1941 года.
А покойная хозяйка той комнаты, где стоит буфет, всю жизнь прожила в бедности,
так что, скорее всего старик по старости лет несет ахинею. Впрочем, проверяйте,
господа, работа ваша такая.
«Господа» проверили. Тайник открыли мгновенно, распаковали сверточек и явно огорчились.
То, что им, судя по всему, описывалось как «драгоценности», оказалось дешевейшей
бижутерией, да еще чуть ли не полувековой давности.
- Я же говорил — врет, — вполголоса заметил один из визитеров.
- Проверить все равно надо было, — так же вполголоса отозвался другой. — В этих
дореволюционных домах то и дело сокровища находят...
Вечером Ирина снова пришла с Никитой. Выслушав наш рассказ, он необыкновенно воодушевился.
- Вот и все, теперь вас никто не тронет. Живите спокойно, милые дамы. А чтобы
вас и в дальнейшем ничто не тревожило, хочу сообщить: сегодня я сделал предложение
Ире, и мы с ней теперь — жених и невеста. Надеюсь, вы разрешите мне переехать
сюда до свадьбы. А то прописка есть, квартира есть, а жить негде.
Возражений, разумеется, не было, поздравлений же посыпалось множество. Но они
быстро прекратились: Елена Николаевна, последнюю неделю переживавшая «тихий период»
и безвылазно сидевшая в своей комнате, вдруг распахнула дверь и с воплем «Костенька!»
кинулась к ошеломленному Никите.
- Я не Костя, вы обознались, — попытался он освободиться из цепких объятий. —
Я вообще только родился в тот год, когда ваш сын пропал без вести...
Но безумная женщина его явно не слышала. Она обнимала Никиту, гладила его по голове,
плакала, шептала какие-то молитвы. И, наконец, обессиленная сползла на пол в глубоком
обмороке.
- Надо бы «скорую» вызвать, — отдышавшись, сказал Никита. — Похоже, Ира, ты верно
оценила свою квартиру. Скучно здесь во всяком случае не будет!
На следующее утро Елена Николаевна подкараулила несчастного Никиту в коридоре,
затащила к себе в комнату и там довольно громким шепотом сообщила, что все поняла.
Конечно, нельзя было возвращаться на Родину под своим именем: НКВД тут же обнаружило
бы его и отправило в застенки. Она мать, она понимает, что он вернулся, несмотря
на смертельную опасность, только чтобы увидеться с нею. Для этого он и придумал
жениться на соседке. Умно, никто ничего не заподозрит. Она, Елена Николаевна,
никому ничего не скажет, ей только видеть его и знать, что он жив-здоров. И еще
— она за эти годы скопила для него немножко денег, пусть возьмет. На свадьбу понадобится,
да и вообще... А она теперь может спокойно умереть, наглядевшись на своего любимого
сыночка.
Финал разговора оказался вообще потрясающим. Елена Николаевна полезла под кровать
и выползла оттуда с каким-то газетным свертком. Уже в своей комнате окончательно
обалдевший Никита развернул бумагу и увидел... пачку денег. Пятьдесят тысяч, как
выяснилось, причем дореформенных, имевших хождение в стране с 1947 по 1961 годы.
Ирина была просто в шоке. Если до сих пор в общем-то совершенно безобидная сумасшедшая
начнет откалывать такие номера, то на семейной и личной жизни можно поставить
большой и красивый крест. Ни один нормальный мужчина не выдержит такого «приданого»
и, разумеется, сбежит.
- Понимаешь, — шепотом жаловалась она, сидя как-то вечером у меня в комнате, —
Никита вообще человек непредсказуемый. Он может сорваться в командировку, о которой
еще два часа тому назад и речи не было, и пропасть на неделю, а то и две. А может
сутками сидеть над каким-нибудь сценарием или статьей, и тут его лучше не отвлекать
и вообще не мешать ему. В личной жизни — полная неразбериха: от первой жены он
ушел давно, но развелся только что. Там остался сын, второй сын у него от женщины,
которая замужем за другим. Квартиру он оставил первой жене, прописан у матери,
ждет свою квартиру. И еще — только это, Регинка, никому — он только формально
работает на телевидении, а фактически он — контрразведчик. Подполковник. Поэтому
с отпусками всегда безумные сложности: то там не отпускают, то здесь отпуска не
дают.
- Семейная жизнь у тебя, похоже, будет интересная, — хмыкнула я. — Ты просто какой-то
специалист по незаурядным личностям. А попроще тебя не устраивает?
- Где же на всех простых взять, нужно кому-то и со сложными жить, — отшутилась
Ирина. — Зато он прекрасно чувствует живопись, вообще хорошо разбирается в искусстве.
А главное — я его люблю.
- А он тебя?
- А он мне в любви признался при первой встрече.
- Прямо подошел к тебе на улице и сказал: «Девушка, я вас люблю. Как вас зовут,
кстати?». Да?
- Не язви. Мы познакомилась в мастерской у моей приятельницы — скульптора. Она
— ученица Эрнста Неизвестного, феноменальной красоты женщина. Настоящая персидская
княжна. И, по-моему, к Никите неровно дышит. А он весь вечер от меня не отходил,
потом пошел провожать и у самых дверей сказал: «Я вас люблю»...
- И прослезился...
- Да что ты сегодня такая злая? Он тебе не нравится?
- Может, потому и злая, что немного нравится. Не сердись, Ирка. Просто иногда
обидно, что меня никто не пойдет провожать и никто не скажет, что любит. Даже
не при первой, а при сто первой встрече. Зависть это, подруга, зависть. И не к
тебе, а к здоровым людям.
- Я понимаю, — тихо сказала Ирина. — Я иногда тоже это чувствую, когда вижу женщин
с детьми...
Однако при всей непредсказуемости и таинственности Никита, похоже, не собирался
бежать из «странной квартиры». Наоборот, начал обустраиваться в ней всерьез. Несмотря
на ожесточенные протесты будущей жены перетащил в ее комнату практически всю обстановку
из комнаты покойной Марии Степановны, а перед этим сделал там косметический ремонт.
То есть не сам, конечно, а нанял двух мастеров, которые за несколько дней превратили
огромную, запущенную комнату во вполне приличное жилье. Перевез откуда-то несколько
ящиков книг. И наконец повесил на стену картину — черно-белый печальный Арлекин,
— про которую небрежно сказал:
- Малоизвестный художник, но талантливый. И создает настроение...
Потихоньку решился вопрос и с найденными драгоценностями. Их поделили не столько
по справедливости, сколько по соображениям практичности. Обручальные кольца —
жениху и невесте, жемчужное ожерелье — тоже Ирине, как «коллективный подарок соседок»
на свадьбу. Колечко с бриллиантиком — мне, а серьги — Лидии Эдуардовне, несмотря
на ее протесты.
- Нужда заставит, не дай Бог, будет на что прожить, — сказал Никита, закрывая
«дискуссии». Надо что-то иметь про запас на черный день.
- На черный день у меня есть колечко с изумрудом, — неожиданно для себя самой
сказала Лидия Эдуардовна.
И рассказала, как ранним октябрьским утром сорок первого года, возвращаясь с Лубянки
после чудесного избавления от ареста, нашла на Тверском бульваре колечко и посчитала
это счастливым предзнаменованием. И как потом обнаружила вместо дома, где жила,
— руины от бомбежки...
- А моя мама потеряла колечко в октябре этого же года, — задумчиво сказал Никита,
выслушав рассказ «княжны». — А где, как — сама не помнит. Ночь, спешила в бомбоубежище,
я у нее на руках, годовалый...
- А где вы тогда жили?
- На углу Качалова и Алексея Толстого, такой дом-утюг.
- А вдруг это ее?!
- Маловероятно, — пожал плечами Никита. — Я в такие совпадения не очень-то верю.
- А вы спросите ее, как кольцо выглядело.
- Да она уж, наверное, и не помнит. Золотое кольцо, скорее тонкое, с небольшим
изумрудиком.
- Так покажите ей как-нибудь. Вы же часто у нее бываете.
- Реже, чем хотелось бы, но... Да и зачем, собственно? Она уже давно привыкла,
что кольца нет, вы — что кольцо у вас есть.
- Да ведь я его так ни разу и не надела. И меня всю жизнь мучила мысль, что для
кого-то это кольцо очень дорого. А на черный день теперь вот — серьги. Кстати,
без вас, Никита, мы бы ничего не нашли...
- Ну, хорошо, — сдался Никита, — давайте попробуем. Но я почти уверен, что это
— не ее.
Однако он ошибся. Несколько дней спустя его мать позвонила и долго благодарила
Лидию Эдуардовну за то, что та вернула ей свадебный подарок мужа, единственную
по сути память о нем. Отец Никиты погиб в сорок третьем году на войне, и она так
и осталась вдовой: достойнее его никого потом не нашла.
- Только я вас попрошу, Лидия Эдуардовна, не говорите об этом Ирине. Женщины —
странный народ, она может обидеться, что старухе отдают кольцо, отобранное вроде
бы у другой старухи... ой, извините! Ну, в общем, невестка — свекровь, сами понимаете...
Свадьбу Никита с Ириной справили очень скромную — только свидетели и несколько
друзей. Накануне этого события Елена Николаевна вручила «Костеньке» очередной
сверток — на сей раз облигации денежных займов, скопившиеся у нее за тридцать
лет. Но, кроме этих «наскоков», она, в общем-то, держала свое обещание и не нарушала
«конспирации».
Через месяц после свадьбы Ирине пришлось срочно уехать — в Ленинграде ей предложили
проиллюстрировать одну книгу. А через несколько дней после ее отъезда мы с Лидией
Эдуардовной забеспокоились: Елена Николаевна перестала выходить из своей комнаты.
Н-да, квартирка наша «шалила»: безумная женщина повесилась на крюке от лампы,
по-видимому, почти сразу после отъезда Ирины. Никита тоже отсутствовал — проводил
жену и сам уехал в срочную командировку.
Было у меня смутное подозрение, что в какую-то из минувших ночей я слышала странные
звуки и шорохи из комнаты соседки. И еще мне мерещилось, что кто-то той ночью
приходил в квартиру, а потом неслышно вышел из нее. Мою разыгравшуюся фантазию,
однако, охладило твердое заявление следователя, что Елена Николаевна безусловно
собственноручно свела счеты с жизнью — следов насилия не было ни малейших. По-видимому,
произошло это в очередном припадке безумия, а поводом могло послужить что угодно
— хоть отъезд мнимого сына в командировку.
Узнав по возвращении новость, Ирина не побледнела — посерела. Заглохшая было ненависть
к «нехорошей квартире» вспыхнула в ней с новой силой. Никита кое-как успокоил
ее, твердо обещав: как только он получает квартиру, они немедленно переезжают
туда, а потом меняют ее комнату и его квартиру на что-то приличное.
Похоже, не только Ирина считала квартиру «нехорошей». Шло время, а желающих поселиться
в комнате, где произошло убийство или в комнате, где жиличка повесилась, не находилось.
Комната Френкелей стояла пустой из-за провалившегося пола. Пустую комнату Сергеевых,
а заодно и кухню с чуланом залило при очередной аварии системы отопления. Казалось,
сам дом не желал новых жильцов, избавившись от старых.
продолжение следует...
Светлана БЕСТУЖЕВА-ЛАДА.
Пожалуйста, скопируйте приведенный ниже код и вставьте его в свой блог - как HTML.